Крестный отец Штирлица

ОБРАЗ ЛЕГЕНДАРНОГО РАЗВЕДЧИКА ЮЛИАНУ СЕМЕНОВУ ПОДСКАЗАЛ БЫВШИЙ АГЕНТ МАРТЭН

В 1969 ГОДУ АМЕРИКАНСКИЕ СЕНАТОРЫ ПОЛУЧИЛИ ВНУШИТЕЛЬНЫЙ ОТЧЕТ - БИБЛИОГРАФИЮ СОВЕТСКИХ ПУБЛИКАЦИЙ О РАЗВЕДКЕ И СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБАХ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ШЕСТЬ ЛЕТ. В ЭТОМ СПИСКЕ ПОМИМО ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ СТАТЕЙ, КНИГ, ИНТЕРВЬЮ БЫЛИ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ (ВЕДЬ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ НА ТЕМУ РАЗВЕДКИ ПРОСТО ТАК НЕ ПИШУТ). ПОД № 545 ЗНАЧИЛОСЬ «semenov, yulian. “SEMNADSAT mgnoveniy vesny”. KOMSOMOLSKAYA PRAVDA, 28, 29, 30, 31 JANUARY AND 1, 2 FEBRUARY 1969». В ПРИМЕЧАНИИ РАЗЪЯСНЯЛОСЬ: ЭТО ОТРЫВКИ ИЗ РОМАНА О ТАЙНОЙ МИССИИ МАКСИМА МАКСИМОВИЧА ИСАЕВА, ПОЛКОВНИКА СОВЕТСКОЙ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ, СОРВАВШЕГО ПЕРЕГОВОРЫ НАЦИСТОВ С АЛЛЕНОМ ДАЛЛЕСОМ. ДИРЕКТОР ЦРУ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ РУКОВОДИЛ РАЗВЕДЦЕНТРОМ В БЕРНЕ, КОНТАКТЫ С НЕМЦАМИ У НЕГО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛИ. ВИДИМО, ПОЭТОМУ СОСТАВИТЕЛИ ОТЧЕТА И ОБРАТИЛИ ВНИМАНИЕ НА НОВОЕ СОЧИНЕНИЕ СЕМЕНОВА.

А был ли Максим Максимович?

Для советских читателей «Семнадцать мгновений весны» тем более стали сенсацией: настолько достоверно выглядела версия событий, изложенная известным автором. Роман был полностью опубликован в журнале «Москва», затем Воениздат отпечатал его стотысячным тиражом, а «Молодая гвардия» включила в очередной выпуск попу-лярнейшего альманаха «Подвиг». Уже в апреле 1971 года Татьяна Лиознова приступила к съемкам одноименного телефильма. Юлиан Семенов получал от читателей письма с просьбами раскрыть, кто же такой Исаев-Штирлиц, и в одном из своих очерков поведал, как придумал своего героя.
Летом 1921 года в редакциях нескольких владивостокских газет появился молодой человек. Он великолепно владел английским и немецким, был смешлив, элегантен, умел слушать, в спорах был доказателен, но не унижал собеседника. Любил скачки, плавание и живопись. Репортером оказался отменным. Круг его знакомств был широчайшим: японские коммерсанты, американские газетчики и офицеры из военной миссии, китайские торговцы наркотиками и русские монархисты. Писатель Роман Ким, бывший в ту пору комсомольцем-подпольщиком, знал этого журналиста, на самом деле чекиста-разведчика, как Максима Максимовича. Заинтересовавшись воспоминанием, Юлиан Семенов «вырастил» из него роман «Пароль не нужен». Позже, работая в Польше над сюжетом «Майора Вихря», он узнал, что в окружении начштаба Верховного командования вермахта Кейтеля (когда тот прилетал в Краков) находился офицер СД, связанный с глубоко законспирированным подпольем, вероятно, советский разведчик. «Словесный портрет, данный польским товарищем, удивительным образом совпадал с описанием Максима Максимовича - Роман Ким совершенно великолепно и очень точно обрисовал мне «белогвардейского газетчика», - писал Юлиан Семенов. - Именно это и заставило меня допустить возможность «перемещения» Максима Максимовича в Германию...»
Семенову удалось ознакомиться с некоторыми документами по истории советской разведки. Например, с выписками из дела Яна Черняка, создавшего в Германии агентурную сеть, работавшую без провалов до конца войны. Писатель изучал биографию Рихарда Зорге, он знал, кто такой Николай Кузнецов - гениальный разведчик, действовавший в обличье обер-лейтенанта. Так что своего Штирлица он с полным правом называл собирательно-вымышленным персонажем.
А вот существовал ли Максим Максимович? Юлиан Семенов исследователем был дотошным. В Хабаровском краевом архиве, в фондах Дальневосточной Республики (ДВР), он обнаружил записку Постышева Блюхеру: во Владивосток благополучно переправлен молодой товарищ, присланный Дзержинским. Блестяще образован, знает иностранные языки. И Ким говорил, что журналист-разведчик имел канал связи с Постышевым. Еще одно подтверждение Семенов получил от писателя Всеволода Иванова, бывшего белоэмигранта. Тот припомнил, что в начале 1920-х у него в редакции работал ответственным секретарем обаятельный юноша, отлично говоривший по-английски, по-французски и по-немецки. Когда Владивосток заняли красные, его видели в театре в военной форме рядом с главкомом Уборевичем.
Архивные материалы до сих пор позволяют лишь высказывать версии. В начале 2016 года Управление ФСБ России по Хабаровскому краю выпустило книгу «95 страниц истории», в которой впервые опубликовало фотографию агента иностранного отдела Госполитохраны ДВР, работавшего в 1921-1922 годах в белом Владивостоке. В сохранившихся документах он значится под именем Леонид. Хабаровские историки предположили, что он и мог быть Максимом Максимовичем. В своих донесениях Леонид давал развернутую картину текущей политической обстановки и прогноз на ближайшую перспективу, обозначал намерения всех сил и сторон. Среди источников, на которые ссылался (однако не всегда), были иностранные консульства, редакции газет. Из донесений неясно, какую роль он играл во Владивостоке. И уже невозможно сопоставить его фото со словесным портретом, услышанным Семеновым. Но возраст, связи и уровень работы совпадают с тем, о чем рассказывали создателю Исаева-Штирлица.
Роман Ким никому больше о Максиме Максимовиче не говорил. Почему он был откровенен с начинающим писателем? Возможно, потому, что знал Юлиана еще по Институту востоковедения. Правда, Ким преподавал там японский язык, а Семенов учился на афганском отделении. Но знакомство состоялось уже тогда, и много лет спустя в одном из своих романов он упомянет Кима в числе тех преподавателей, что «великолепно блюли дух дружества по отношению к студентам». Когда в октябре 1967 года в прокат вышел кинофильм «Пароль не нужен», Семенов объяснил в журнальной заметке: «Товарищ Исаева по борьбе, чекист Чен, списан мною во многом с замечательного человека, хорошего пи-сателя и мужественного борца за рево-люцию Романа Николаевича Кима. Не-легал, работавший во Владивостоке всю оккупацию, человек, днем посещавший университет, а по ночам выполнявший головоломные операции против белых, Роман Ким еще заслуживает многих страниц в книгах».
Если бы он знал всю правду о нем. Агент Мартэн по-настоящему проявил себя совсем в другом месте и в другое время.

Агент Мартэн

«Это был человек-айсберг, - считал прозаик и драматург Лев Славин, друживший с Кимом. - На поверхности мы видели корректного моложавого джентльмена, одетого с изысканной элегантностью, даже модника. На узком смуглом лице Романа Кима играла любезная улыбка, в глазах, прорезанных по-восточному, немеркнущая наблюдательность. Там, в подводной, незнаемой части, возможно, кровавые схватки, тонкие поручения, поступки, приобретшие молниеносную быстроту рефлексов, а когда нужно - бесконечно терпеливая неподвижность Будды...»
Славин скорее предполагал, чем знал. В «подводной части» скрывалось вот что: с лета 1923 года - секретный сотрудник 5-го отделения Контрразведывательного отдела ОГПУ, затем
4-го отделения Особого отдела ОГПУ. В 1932-1934 годах - оперуполномоченный 4-го отделения Особого отдела. С декабря 1934 года - сотрудник для особых поручений 6-го отделения
3-го отдела ОО ГУГБ НКВД, а после введения в наркомате специальных званий - старший лейтенант госбезопасности. Награжден именным оружием - револьвером системы Нагана и пистолетом «Вальтер», нагрудным знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ 1917-1932» и орденом Красной Звезды за выполнение особых заданий государственной важности. «Сообразителен, находчив, наблюдателен, точен и умеет ориентироваться, - отмечено в служебной аттестации Кима. - Участвовал в операциях сугубо чекистского порядка с прекрасными результатами. Операции требовали большой чекистской выдержки».
«За время работы в аппарате органов ОГПУ-НКВД с 1923 по 1937 год лично вербовал и знал ряд агентов из числа японцев и советских граждан, которые дали ценные результаты, - говорится в справке НКГБ СССР, подготовленной в 1945 году. - Провалов по изъятию у японцев секретных документов не было. Путем этих операций были получены документы, содержащие сокровенные планы японской военщины». Ревизия архивов НКГБ показала, что общее количество документов, добытых при непосредственном участии Кима, его агентурой или расшифрованных и переведенных Кимом, превышает две тысячи. Но чем такой мастер разведки был занят с 1937-го по 1945-й? Киму доводилось выступать перед курсантами Высшей школы КГБ. Однажды его спросили, что он делал во время войны. Роман Николаевич ответил предельно лаконично: «Выполнял особо ответственное задание». И это было правдой. Только выполнял он это задание (точнее, задания) за тюремной решеткой.
Профессия, точнее, две: в научном сообществе Кима причисляли к лучшим преподавательским кадрам советской японистики, а в ОГПУ-НКВД считали лучшим агентом по японской линии, - чуть не привела его к гибели. Она же и спасла. Но обо всем по порядку.
Роман Ким родился 1 августа 1899 года во Владивостоке в семье крещеных корейцев-эмигрантов - Николая Кима и Надежды Мин. Со слов Романа Николаевича известно, что его отец служил казначеем у короля Коджона, а мать была сестрой королевы Мин. Когда японцы начали активно вмешиваться во внутренние дела Кореи, Николай Николаевич (Ким Пен Хак) перебрался в Россию и занялся коммерцией на средства антияпонской партии, чтобы создать для нее «финансовую базу». Так ли это или нет, но за короткий срок Николай Ким стал видным купцом - торговцем, строительным подрядчиком, владельцем доходных домов. И есть свидетельства его связей с корейским освободительным движением, особенно после 1910 года, когда Страна утренней свежести была аннексирована Японией.
В подрастающем сыне он видел будущего помощника в борьбе за независимость родины, поэтому в 1906 году отправил Рому учиться в Токио: ведь в любом противостоянии трудно победить, если плохо знаешь противника. Роман успешно окончил начальную школу, перешел в престижный колледж, но в 1913 году по приказу отца вернулся в Россию. Ким-старший обнаружил, что его наследник полюбил Японию и даже высказал желание принять ее подданство. Шесть с лишним лет пребывания в Токио не прошли даром. Любовь к японской культуре и традициям - за исключением всего, что связано с милитаризмом, - Роман Ким сохранит на всю жизнь. Тот же интерес помог ему стать успешным разведчиком.
В русскую гимназию, в седьмой класс, он поступил в августе 1917 года, когда Россия уже была республикой (Ким признавался, что в то время сочувствовал кадетам), а окончил ее в марте 1919-го, когда вовсю полыхала Гражданская война. Попал под колчаковскую мобилизацию и оказался в разведотделе штаба Приамурского военного округа. К секретной работе юношу, разумеется, не допускали, поручали переводы японской прессы и подготовку газетных сводок по военно-политическим вопросам. Зато начальник позволил ему пойти вольно-слушателем в Восточный институт.
Там Ким и продолжил обучение после разгрома Колчака и смены власти в Приморье. Полномочия земской управы не оспаривались бывшими союзниками Колчака. Англия, Франция и США отозвали с Дальнего Востока свои войска. Но японцы просто так уходить не собирались. У них были не только коммерческие интересы. Японцы опасались, что огонь русской смуты перекинется на Корею, где и так было неспокойно. 5 апреля 1920 года японские батальоны во Владивостоке взяли штурмом здание управы и казармы. Уличные бои вспыхнули и в других городах Приморья. Роман Ким был тогда в Никольске-Уссурийском по делам телеграфного агентства, в котором служил. Японцы продержали его в тюрьме три дня. Вернувшись домой, он увидел разгромленную корейскую слободку. Корейцев арестовывали и избивали при малейшем подозрении в нелояльности. Задержанных лидеров приморской общины убили якобы при попытке к бегству. Роман Ким сделал вывод, обычный на войне: враг моего врага - мой друг. Надо сообща бороться с врагом.
Его помощь понадобилась большевикам после белогвардейского переворота в мае 1921 года. Японцы спокойно признали новое правительство и согласились оказывать ему военную поддержку. Когда осенью того же года белые раскрыли красное подполье во Владивостоке, то узнали, что некие корейцы регулярно поставляли большевикам сведения о японцах, иногда с переводами документов. Но ни одного такого информатора взять не удалось. Был ли среди них Роман Ким? В своем единственном рассказе о событиях Гражданской войны он упомянул об особой группе, действовавшей среди японцев и добывавшей секретные документы.
В любом случае прикрытие для разведки у него было идеальное: редактор владивостокского отделения информагентства «Тохо цусинся». От-деление просуществовало до падения белого правительства и ухода японских войск осенью 1922 года. Роману Киму 
оставалось спокойно окончить восточный факультет Дальневосточного университета (бывший Восточный институт). В феврале 1923 года он сдал выпускные экзамены и получил должность научного сотрудника по кафедре истории стран Восточной Азии.
«Сам я никогда бы на эту работу не пошел, - рассказывал Ким о предложении, которое сразу после установления советской власти получил от местных чекистов. - Вначале мне заявили, что я буду составлять обзоры, делать переводы и т.д., что меня как япониста вполне устраивало. В дальнейшем, когда мне поручили специальные задания - знакомиться с влиятельными японцами во Владивостоке и выявлять их взгляды и настроения, это меня заинтересовало и с точки зрения детективной».
Успев прочитать в альмаматер всего одну лекцию, Роман в мае 1923 года сорвался в Москву. Его бывший шеф по «Тохо цусинся» собирался открывать корпункт агентства в столице РСФСР и позвал Кима к себе секретарем. Владивосток он покидал с сожалением. Но у Кима был приказ начальства ехать «с целью агентурной разработки Отакэ».
«Определен на работу согласно указаниям т. Дзержинского, который был уже осведомлен о его прошлом», - отмечено в личном деле Романа Кима, он же агент Мартэн. Установочную беседу с ним провел Артур Артузов, создатель Контрразведывательного отдела ОГПУ. Первым наставником стал Сергей Шпигельглас - будущий ас советской разведки. Одновременно Кима приняли в Институт востоковедения преподавателем японской истории и языка. Спустя три года он уже профессор. До 1926 года он также преподавал в Военной академии, затем был зачислен научным сотрудником в Институт народов Востока, читал лекции на Высших литературных курсах, входил в ученый совет Музея восточных культур и редколлегию «Литературной энциклопедии». И никто не подозревал, чем еще занимается переводчик рассказов Акутагавы и соавтор Бориса Пильняка.
«Всегда подтянут, холоден, вечно занят» - таким Роман Ким запомнился художнице Наталье Соколовой. Его карьера в ОГПУ была столь же стремительной, как и в научном мире. Отакэ, у которого Ким служил секретарем, «готовил почву» для японского посольства в Москве. Оно открылось в июле 1925 года (Отакэ вслед за тем отбыл в Токио) и тут же было взято под контроль - при участии Кима. Например, на руках у чекистов оказалась копия инструкции Генштаба Японии военному атташе: собирать любые материалы о боеспособности Красной армии и внешнеполитических планах СССР. В инструкции прямо говорилось о вероятности войны с Советским Союзом. Несмотря на заверения о мире и дружбе, Япония считала СССР своим главным противником на Дальнем Востоке, способным помешать ее экспансии.
Роман Ким помог Спецотделу ОГПУ взломать японские дипломатические коды и потом переводил многие перехваченные радиограммы. А в 1928 году он вступил в большую игру - операцию «Генерал». Японскому атташе подсунули предателя. Преподаватель русского языка, дававший уроки в посольстве, убедил атташе в своих антисоветских настроениях и свел его с таким же военспецом из штаба РККА. Тот согласился продавать японцам секретную информацию. Дезинформационные материалы передавались через преподавателя, которого курировал Ким. В посольстве трижды менялись военные атташе, и никто из них не усомнился в осведомителе. Операцию пресекла лишь «ежовская» чистка НКВД в 1937 году.
Следить за восприятием дезинформации, как и за деятельностью военного атташата вообще, помогали «технические выемки документального материала». Другими словами, ночные визиты в посольство, вскрытие сейфов и фотографирование документов. Ким взял на себя эти тайные посещения, сумев завербовать японца- охранника, который открывал ему двери. Только в 1931-1932 годах начальник Особого отдела ОГПУ получил копии свыше 40 секретных отчетов и донесений в Генштаб Японии, список агентов и резидентов, инструкции о разведывательной работе. Переводы наиболее важных документов и дешифрованных радиограмм передавали Сталину, и советское правительство не раз поражало японцев своей осведомленностью о намерениях Токио.
Помимо выемок, Роман Ким добывал информацию напрямую. «Я проводил немало вербовок в результате агентурных комбинаций», - говорил он на следствии. О характере этих комбинаций можно лишь догадываться. Ким курировал группу женщин-агентов, находивших подходы к чинам японского посольства и приезжим офицерам. Благодаря таким разработкам («я заставлял намеченных японцев идти на вербовку, располагая на них материалами») были, например, «пойманы» капитан Адачи из Генштаба Японии, капитан-лейтенант Инаиси из морского атташата и некий Болтун, давший «материал чрезвычайной важности». А в 1936 году Ким завербовал майора Мидзуно - секретаря военного атташе. Его он зацепил настолько крепко, что использовал, даже когда майор уехал по служебным делам в Польшу. Ким встречался с ним на нейтральной территории - в Праге и получил сведения о японской разведывательной сети на Западе.
Востоковед специального назначения вел с Японией свою личную тайную войну. О политических убеждениях Кима сложно судить, но он не был комсомольцем (тут Юлиан Семенов ошибся) и даже не пытался вступить в коммунистическую партию. Отец, мечтавший о независимости Кореи, наверняка одобрил его выбор жизненного пути. Война же, как учил Сунь Цзы, легендарный военачальник и стратег, - путь обмана. Ким ценил эту стратегию и обманывал жестоко и виртуозно. Уровень налаженных им связей был таков, что в НКВД знали даже о разговорах японцев на закрытых посольских банкетах.

От тюрьмы не зарекайся

А потом настал 1937 год. Нет нужды объяснять, какое это было время. Романа Николаевича забрали на Лубянку в ночь на 3 апреля. Его жену Марианну Цын, переводчицу Контрразведывательного отдела Главного управления госбезопасности НКВД, арестовали две недели спустя. После череды жестких допросов Ким согласился давать показания о том, как был завербован японцами и шпионил на них. А затем признался, что является подполковником особой службы японского Генерального штаба и внебрачным сыном дипломата Мотоно Ичиро... К концу года были расстреляны почти все чекисты, под началом которых когда-либо работал Ким: Артузов, Бокий, Ольский, Гай, Николаев-Рамберг. 16 сентября Марианну Цын за содействие шпионской деятельности мужа приговорили к заключению в исправительно-трудовом лагере. Самого же «шпиона» оставили в живых и, как говорится в одном из документов по делу Кима, использовали на специальной работе. При этом продолжали собирать изобличающие показания, вплоть до отставки наркома Ежова в декабре 1938 года.
При Берии следствие возобновилось. Дело колебалось между оправданием и новым обвинением. Примерно с августа 1939 года по март 1940-го Роман Ким «был использован для выполнения спецзадания согласно приказания Народного Комиссара Внутренних Дел Союза ССР комиссара государственной безопасности 1 ранга тов. Берия». Дальше следствие покатилось под уклон, и 2 июля 1940 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Кима как изменника родины к тюремному заключению сроком на 20 лет.
Это был излюбленный метод Лаврентия Павловича: оставлять ценных специалистов за решеткой - пусть усердно работают под постоянным контролем и в надежде на послабление. Киму «создали условия», он занимался в камере переводами и аналитикой, и Берия постоянно пользовался подготовленными им материалами по японской линии. Еще признанный шпион участвовал в составлении пособия «Борьба с японским шпионажем». Многие из его агентов продолжали работать, а источники в японском посольстве помогали держать под контролем шифрованную переписку с Токио.
Ценность Романа Кима многократно возросла с началом войны. Когда немцы подходили к Москве, большинство подразделений НКВД и всех заключенных тюрьмы на Лубянке перевезли в Куйбышев. Там же обосновались иностранные посольства, в том числе японское. 27 ноября 1941 года Берии передали из Куйбышева дешифровку телеграммы Токио - Берлин, в которой японскому послу было поручено объяснить Гитлеру, что «основные японские усилия будут сосредоточены на Юге, и мы предполагаем воздержаться от преднамеренных действий на Севере». Дешифровки радиограмм 1942 года показали, что Япония продолжает воздерживаться. И с декабря 1941-го по ноябрь 1942-го войска Западного, Сталинградского и Юго-Западного фронтов пополнились 25 стрелковыми и танковыми дивизиями, переброшенными с Дальнего Востока.
Перехват и «взлом» переписки Токио с берлинским посольством позволял узнать о германских мобилизационных планах, состоянии вооружений и военного производства. Важные сведения извлекались из японских радиограмм в Куйбышев/Москву, Рим, Хельсинки, Стамбул. Неясно, как глубоко Ким был вовлечен в эту работу. Однако его знания и способности ценились настолько, что в 1942 году Роману Николаевичу позволили посылать письма жене, отбывавшей срок в Севжелдорлаге. Он даже осмелился просить о пересмотре дела Марианны Цын, и 22 марта 1943 года она вышла на свободу.
А 4 августа 1945 года 2-е управление НКГБ СССР отправило заместителю наркома госбезопасности Кобулову заключение по делу Кима. «Принимая во внимание, что обвинение Кима в шпионаже опровергается оценкой до-бытых им лично материалов... и до на-стоящего времени Ким используется органами НКГБ СССР на специальной работе, которая оценивается также весьма положительно, [предлагается] архивное следственное дело внести на рассмотрение Верховного суда СССР на предмет пересмотра приговора». Через четыре дня СССР объявил войну Японии. И Роман Ким, как потом он писал в анкетах, «был послан на специальную работу по военной линии на Дальний Восток (военный переводчик на Дальневосточном фронте)».
Доследование в Москве началось 31 октября 1945 года. Обвинение в измене заменили на злоупотребление служебным положением, в наказание засчитали уже отбытый срок, и накануне нового года бывший контрразведчик покинул тюрьму без шпионского клейма. Награды Киму не вернули, в звании не восстановили. Зато 15 мая 1946 года он получил от МГБ СССР медаль «За победу над Японией». Неко-торые сведения позволяют предположить, что в 1946-м он побывал в Токио: возможно, привлекался к подготовке Международного военного трибунала для суда над японскими военными преступниками. Но это только версия.

Писатель

«Книги переливались через борт его небольшой квартирки на Садовой. Но теперь он больше не занимался наукой, - вспоминал Славин. - Он отдался всецело литературе художественной, стал писать остросюжетные вещи. Специальная эрудиция приближала его повести к жанру документальному.»
Ким сочинил повести «Тетрадь, найденная в Сунчоне» (о войне в Корее), «Девушка из Хиросимы» (о послевоенной Японии), «Агент особого назначения» (китайский детектив), «Кобра под подушкой» и «По прочтении сжечь» (об операциях британской и американской разведки в годы Второй мировой), «Кто украл Пуннакана?» (политический памфлет), «Школа призраков» (история курсанта-шпиона, обставившего своих учителей). Некоторые сюжеты остались лишь в замыслах. Роман Николаевич сетовал в беседах с друзьями: в своих книгах он не может рассказать обо всем, что знает. Разведка была в буквальном смысле его второй натурой. Политические тайны, о которых он слышал или читал, будоражили его воображение. Ким говорил не только о противостоянии темным махинациям врагов мира, но и о романтике раскрытия тайн, торжестве дневного сознания.
Увы, девять лет тюрьмы дали о себе знать. Врачи поставили диагноз: рак желудка. 14 мая 1967 года Роман Ким скончался.
Один из придуманных им персонажей считал, что шпионский детектив - действенное оружие в борьбе идеологий, и недоумевал: «Почему советские детективные писатели не отвечают Флемингу и его коллегам? По-чему уступают без боя книжные рынки зарубежных стран?» Когда Ким решил рассказать Семенову о Максиме Макси-мовиче, он вряд ли думал о высказанном сожалении. Просто подсказал сюжетную линию. А дальше случилось вот что. Роман «Пароль не нужен» прочитал Председатель КГБ Юрий Андропов. Встретившись с автором, он спросил, не пора ли написать что-либо новое о работе советских разведчиков в годы войны. Семенов без раздумий ответил: давно пора - и взял с Андропова обещание быть первым рецензентом его рукописей. Так появились «Семнадцать мгновений весны». Книгу перевели на английский, французский, немецкий, испанский, португальский, шведский, греческий и другие языки. Так, ненароком, контрразведчик Ким запустил суперуспешную комбинацию и в литературе.

ТЕКСТ: Иван ПРОСВЕТОВ