Лео и Панчо

ПАРТИЗАНСКУЮ ВОЙНУ В БЕЛОРУССИИ ПОМОГАЛИ ОРГАНИЗОВАТЬ БЫВШИЕ «НЕЛЕГАЛЫ» ИЗ МЕКСИКИ
В МАЕ 1942 ГОДА ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ СОЗДАЛ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ШТАБ ПАРТИЗАНСКОГО ДВИЖЕНИЯ. 4-е УПРАВЛЕНИЕ НКВД И ГРУ РККА ГОТОВИЛО РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНО-ДИВЕРСИОННЫЕ ГРУППЫ, КОТОРЫМ ПРЕДСТОЯЛО ДЕЙСТВОВАТЬ СОВМЕСТНО С СУЩЕСТВУЮЩИМИ ПАРТИЗАНСКИМИ ОТРЯДАМИ ИЛИ ФОРМИРОВАТЬ НОВЫЕ. ОДНА ИЗ ТАКИХ ГРУПП ПОД КОМАНДОВАНИЕМ КАПИТАНА АЛЕКСЕЯ КОРОБИЦИНА БЫЛА ЗАБРОШЕНА В РАЙОН ГОМЕЛЯ - ВАЖНОГО ТРАНСПОРТНОГО УЗЛА В ТЫЛУ ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ.


Их могли уничтожить свои же. И все потому, что в разведгруппе среди троих русских были двое австрийцев - в немецкой форме, с немецкими же документами. Напрасно Коробицин ссылался на особый характер задания. Партизаны требовали признаться, что оно дано германским командованием. Для устрашения привязали всех к деревьям и дали залп поверх голов. Просьба Коробицина воспользоваться рацией для связи с Москвой была отвергнута - неизвестно, откуда на самом деле придет ответ. Наконец, командир отряда поставил условие. Чужакам поверят, если в сводке Совинформбюро будет зачитано сообщение: «Партизаны Гомельской области восстановили советскую власть в 103 населенных пунктах. 30 мая партизанами уничтожен фашистский карательный отряд». В противном случае арестантов расстреляют как немецких шпионов.
 
Радист группы отбил шифровку с просьбой «В сводку на радио. Срочно!». Москва не реагировала. Уже больше недели разведчиков держали в плену. И вдруг... Вечером 11 июня в эфире прозвучали спасительные слова. Уже после войны Коробицин узнал причину задержки. В Центре удивились странной радиограмме и не посчитали нужным передавать ее в Совинформбюро. Нотам, где ее обсуждали, оказался знакомый Коробицина, служивший в НКВД. Рассудив, что «Алеша попусту такое не пошлет», он переписал текст и на свой страх и риск понес его куда следовало. И настоял, чтобы сообщение включили в очередную сводку событий.
12 июня 1942 года Коробицин известил Москву: «Шестнадцатого выхожу на задание Гомель - Жлобин с отрядом 20 человек. Уверен в успехе». В ноябре он докладывал: «Группа под командованием моим и Панчо совместно с отрядом Федорова занимается диверсионной работой. Пущены под откос 11 воинских эшелонов, уничтожено 5 грузовых, 11 легковых машин. Лео». Псевдоним Панчо принадлежал старшему лейтенанту Федору Кравченко. Кодовые имена Лео и Панчо разведчики выбрали не по прихоти. Просто они считали себя «испанцами»: оба служили переводчиками на испанской войне, были коллегами по нелегальной работе в Мексике. И вообще выросли в Новом Свете. Алексей Коробицин приехал в СССР из Аргентины, Федор Кравченко - из Уругвая.

Коминтерновский призыв

Родители Лео-Алексея в 1909 году бежали за океан из астраханской ссылки. Отец - Моисей Кантор, горный инженер с Урала - был арестован и сидел в тюрьме за пропаганду среди рабочих. Мать - Лидия Коробицина, учительница земской школы в Пермской губернии - оказалась под следствием за принадлежность к партии эсеров. Едва ли не чудом, с первенцем на руках им удалось добраться до черноморского побережья, а потом на лодке контрабандистов - до Стамбула. В Аргентине они обосновались в городке Ла-Риоха, ще нашлась работа для инженера-эмигранта. Здесь в декабре 1910 года и родился Алехо - третий мальчик в семье. Спустя пару лет Моисея Кантора пригласили преподавать на кафедре геологии в Национальном университете Ла-Платы, и супруги с детьми переехали в большой и красивый приморский город. Они вообще быстро освоились в другой стране, однако не забывали о родине и убеждений не меняли - сочувствовали русской революции, а в 1921 году вместе вступили в Коммунистическую партию Аргентины.
Но в Россию Лидия Коробицина в 1924 году вернулась только с детьми - с мужем она ктому моменту развелась. Жизнь ее младшего сына была типичной для советских мальчишек: школа, фабрично-заводское училище, комсомол, срочная служба - на Балтике. Расставаться с морем Алексей не захотел и нанялся в Балтийское пароходство. Ходил мотористом на торговых судах, экстерном сдал экзамен на механика.
Вступил в партию. Вероятно, вырос бы до старшего механика, если бы в августе 1935 года политотдел пароходства не рекомендовал его «как подходящего для секретной партийной работы». Как свидетельствуют архивные документы, в Отделе международной связи (разведслужбе) Исполкома Коминтерна посчитали возможным использовать товарища Коробицина-Кантора для нелегальных заданий.
Федор Кравченко тоже попал в разведку через Коминтерн. Родился он на Кубани в селе Унароково в марте 1912 года. На следующий год семья отправилась в чужие края. Как объяснял будущий «нелегал» в служебной автобиографии, «родители из-за усилившихся притеснений религиозной общины, в которую они входили, выехали в Уругвай к брату отца, который жил и работал в крестьянской общине». Община была непростой - русскую колонию в Уругвае основали сторонники христианской секты «Новый Израиль». Что побудило семью Кравченко в 1918-м ее покинуть - неизвестно. Перебрались они в уругвайскую столицу Монтевидео. Иосиф Кравченко, глава семейства, трудился жестянщиком на разных заводах, а Федора по окончании школы взяли на судоверфь учеником слесаря.
Поучаствовав в митингах и стачках, он в 1927 году, вслед за сестрой, вступил в молодежный союз Компартии Уругвая. Затем его отец записался в коммунисты. В итоге всей семьей решили переехать в СССР.
Федор закрепился в Москве: помощник слесаря на строительстве Дома правительства, секретарь комсомольской ячейки. Работал в райкоме и клубе политэмигрантов - там его и приметили представители Коммунистического интернационала молодежи. В 1931 году Кравченко направили в секретную Международную ленинскую школу, готовившую революционные кадры. После обучения его планировали послать за границу, но из-за некоего нарушения партийной дисциплины назначили лишь референтом Южно-Американского секретариата КИМа. В декабре 1936 года он был отчислен из штата - «командирован в качестве переводчика по гр.„А"».
 
Этой литерой обозначалась Испания, объятая гражданской войной. СССР поддерживал республиканцев - военной техникой, оружием, военспецами. Почти каждому советнику требовался переводчик. «Нередко разговор происходил под бомбежкой, в условиях артиллерийского и пулеметного
обстрела, в командирской разведке, во время полетов над территорией противника, в походах военных кораблей. Напряжение было огромным», - вспоминала переводчица Мария Зайцева. Федор Кравченко служил у комбрига Дмитрия Павлова - фактически был его адъютантом и однажды даже повел в атаку танковую колонну. Танкисты замешкались, когда пытались выбить франкистов из селения близ Мадрида, и тоща Кравченко заявил: «Я иду пешком. Вы за мной на танках. Кто отстанет, тот не мужчина».
Алексей Коробицин получил на-правление в Картахену, где базировался республиканский флот, - переводчиком главного военно-морского советника Николая Кузнецова. Убедившись в боевом характере своего помощника, Кузнецов не только давал ему важные поручения, но и отказался от личной охраны. А когда в мае 1937 года на базу у Картахены прибыли советские торпедные катера, назначил Коробицина ее командиром: «Замечательный работник и хороший товарищ, он всегда стремился „повоевать" самостоятельно, и я вынужден был удовлетворить его просьбу».
Алексея и Федора отозвали в Москву в 1938 году. Оба вернулись домой с орденами Красного Знамени. Оба получили предложение, от которого не отказываются. Летом 1939-го, отучившись в Центральной школе Разведывательного управления РККА, оба оказались в Мексике.

Под коммерческим прикрытием

Никакая интенсивная подготовка не выработает у разведчика важнейших умений - завязывать отношения с самыми разными людьми, быстро оценивать происходящее, спокойно принимать решения, разумно рисковать. В Аргентину и Уругвай, где росли Коробицин и Кравченко, стекались им-мигранты чуть ли не со всей Европы - именно в такой среде можно научиться быть своим среди (условно!) чужих. Есть и особенности характера, без которых не выполнить особых заданий. По словам Марии Зайцевой, знавшей Кравченко по Испании, никакая опасность не мота вывести его из равновесия. Партизанский командир, генерал- майор Алексей Федоров рассказывал: «Если ему верить, то все на свете просто: „Надо только подумать!"» В одной из служебных характеристик Коробицина отмечены его инициативность и находчивость. «В моем деле сражаются умом», - объяснял он своему племяннику Володе Кантору, когда тот поинтересовался, что такое разведка.
О том, чем друзья занимались в Мексике, стало известно лишь в 2000-е годы. Перед Коробициным была поставлена задача осесть под надежным прикрытием, сформировать группу источников из местных граждан и наладить регулярное получение документов для переброски «нелегалов» через Мексику в Европу, главным образом для работы против гитлеровской Германии (об этом в воспоминаниях написал Владимир Ващенко, бывший замначальника ГРУ Генштаба ВС СССР). Конечной целью было создание предпосылок для ведения разведки на территории США. Резидент Турбан открыл в Мехико торговую фирму и приобрел небольшой рудник в провинции. Постепенно он сумел завербовать трех человек, один из которых полностью решал задачу по добыванию ценных документов.
Федор Кравченко, он же агент Клейн, также играл роль коммерсанта. Выправить паспорт на имя Мануэля Ронсеро ему помог известный писатель - бывший репортер на войне в Испании. Клейну удалось создать небольшую осведомительную сеть, в которую, например, входили ответственный чиновник МИД и высокопоставленный офицер Минобороны (по сведениям историка спецслужб В. Лоты). Он купил акции компании по эксплуатации ртутных рудников и управлял ее конторой в Мехико. Горнорудный бизнес был хорошим прикрытием для периодических встреч с Турбаном.
Резидентура пережила охоту на советских шпионов, развернутую полицией совместно с американским ФБР после убийства Троцкого в августе 1940 года. Более того, в том же месяце Турбан, наладивший связи в кругах МИД, стал почетным консулом в американском штате Огайо, пообещав оживить его торговлю с Мексикой.
Донесения Турбана и Клейна, державшего связь с Центром, до сих пор засекречены. Коробицина отозвали в Москву в конце 1941 года, когда в США вступили в войну с Германией. Руководство решило полностью исключить
вероятность каких-либо провалов разведки, которые могли бы осложнить советско-американские отношения. Кравченко велели вернуться в октябре 1941-го. Без санкции Центра, хотя и в интересах дела, он женился на мексиканке, и кое-кто в Разведупре опасался, что Мануэль Ронсеро станет невозвращенцем.
Руководство оценило работу мексиканских «нелегалов» положительно и поставило новое задание. Настоящий разведчик, как и актер, должен быть готов к любым амплуа. 31 мая 1942 года с подмосковного аэродрома взлетел самолет, на борту которого находились Лео (командир), Панчо (подрывник), Поль (радист Григорий Антоненко) и австрийцы-антифашисты - Тарас (Эрнст Штейнер) и Максим (Макс Ляйт-нер). Группе предстояло добывать сведения о находящихся в районе Гомеля германских войсках и передвижениях на железнодорожных магистралях, а при необходимости вместе с партизанами готовить диверсии.

Командирский тандем

Группа Коробицина десантировалась намного севернее Гомеля. Самолет попал под обстрел немецких зениток, и летчик «выбросил» разведчиков, где смог, - у деревни Осиновка Чечерского района. Здесь их не ждали и потому встретили с недоверием. А когда подозрения развеялись, командир партизан выделил Лео своих бойцов. По пути к Добрушским лесам, повстречав еще две партизанские группы, отряд разросся до 50 человек. Среди них было несколько обученных диверсантов, прошедших подготовку в ОМСБОН. Командиром отряда выбрали Кравченко, комиссаром - Коробицина. Но между собой друзья не разграничивали полномочия и все делали вместе - создавали осведомительную сеть, планировали операции, выходили на диверсии.
21 июня 1942 года Лео сообщил в Москву: «Организовано наблюдение ж.д. Гомель-Брянск». Разведчики быстро нашли помощников в железнодорожных мастерских Добруша, на телеграфе станции Закопытье и в других местах, установили связь с подпольщиками в Гомеле. По подсказке местных жителей они подняли со дна реки ящики с противотанковыми минами, утопленные отступавшими красноармейцами. На этих минах Кравченко и Коробицин подорвали два немецких состава. В июле до Добрушских лесов добралось партизанское соединение Федорова. Как вспоминал потом легендарный командир, предпринять прорыв с Брянщины его побудила сводка Совинформбюро - та самая, которую Лео вынужденно просил передать в эфир. «Мы надеялись оторваться от теснивших нас немцев, - рассказывал генерал-майор. - Хотелось также установить связь с Москвой, чтобы эвакуировать раненых, получить вооружение, боеприпасы». Уходя дальше, Федоров оставил под Добрушем для совместных диверсий группу партизан под командованием Балицкого.
 
Тараса и Максима Коробицин направил в Гомель (об этом известно со слов полковника Ивана Курдесова - бывшего разведчика из партизанского отряда, контактировавшего с группой Лео; с Коробициным он общался и после войны). Австрийцы выдали себя за офицеров, получивших отпуска за заслуги на фронте. С помощью агента отряда - медсестры немецкого военного госпиталя - они познакомились с офицерами из местной комендатуры, штаба 221-й охранной дивизии и начальником разведки генералом Рунге. Штейнеру и Ляйтнеру удалось провести дерзкую акцию - ликвидировать Рунге в его же квартире и заполучить при этом документы особой важности.
Лео и сам ходил на разведку. Свой человек в Добруше организовал ему случайную встречу за хлебосольным столом с офицерами из госпиталя и штаба итальянской войсковой части. Коробицин изображал немецкого обер- лейтенанта и сумел подружиться с итальянцами. Общение продолжилось, и он выудил ценную военно-политическую информацию, которая впоследствии пригодилась советской разведке в Европе.
Разведданные, которые Лео пере-давал в Центр, помогали планировать налеты советских бомбардировщиков на железнодорожный узел в Гомеле. «В тылу противника действует бесстрашно, свою работу ведет с глубоким знанием дела», - говорится о Коробицине в одном из архивных документов. «Сдержан и немногословен, но за каждым его поступком ощущалась твердая воля и решимость», - рассказывал о Кравченко бывший партизан-подрывник Владимир Павлов, воевавший в соединении Федорова.
За последнюю неделю августа от-ряд Лео и Панчо и группа Балицкого пустили под откос три немецких эше-лона. Самой мощной акцией стал подрыв «Голубой стрелы» - так партизаны назвали поезд, на котором гитлеровские офицеры уезжали в отпуск и возвращались на фронт. Его рейсы были засекречены. Партизаны не раз пытались вычислить передвижения «Голубой стрелы», и однажды осведомитель дал точный сигнал. Ночная диверсия удалась, однако путь отхода блокировали солдаты, подоспевшие на машинах из Добруша. Кравченко догадался стравить их с охранниками горящего эшелона. Тарас и Максим заорали по- немецки: «Партизаны на насыпи!» Итог этой операции - генерал и 327 офицеров летных и танковых войск убиты, 373 немца ранены (сведения из донесения Балицкого Федорову). Позднее выяснилось, что они следовали на Брянский фронт.
 
«Группа наша была сравнительно небольшая и потому очень подвижная, - вспоминал «омсбоновец» Николай Зайцев. - Подолгу нигде не задерживались, чуть ли не каждый день переходы. А после взрыва поезда с немецкими офицерами ушли километров за пятьдесят, за две реки. Немцы стали по пятам ходить. Мы минировали свои стоянки».
Встречаясь и расходясь, петляя по соседним районам Украины, России и Белоруссии, отряды Кравченко и Балицкого в сентябре подорвали еще шесть эшелонов. Но заканчивалась взрывчатка, немцы чрезвычайно усилили охрану железных дорог, прочесывали леса, и партизаны решили снова идти на Брянщину - к Федорову. Шли с боями. Однажды разгромили немецкую автоколонну, в другой раз наткнулись на карателей. «Возле Осинки встретились с противником. Я с Кравченко был в самом селе. Враг открыл ураганный огонь. Немцы били с минометов, пулеметов и пушек» (из дневника Георгия Балицкого).
16 ноября 1942 года в Центре приняли радиограмму от Лео: «Находимся на зимовке в Клетнянском лесу в расположении отряда Федорова». 17 и 20 декабря он сообщил: «Нуждаемся в медикаментах, маскхалатах, патронах, толе, оружейном масле... Критическое положение. Ускорьте выброску груза». 22 января 1943 года: «Ввиду натиска противника оставляем лагерь вместе с соединением Федорова». 10 февраля: «Двигаемся с Федоровым... Ежедневные бои не позволяют дать координаты». 15 февраля: «Находимся в Злыновских лесах». 21 февраля: «Ожидать ли груз в Софийских или Еленских лесах или следовать с Федоровым по Украине?..»
 
В начале марта 1943 года группу Лео вывезли на самолете в Москву. Разведчики были истощены, больны... Панчо после лечения вернулся к Федорову. Партизанский генерал поручил ему сформировать новый диверсионный батальон, и за два летних месяца люди Кравченко подорвали 29 немецких эшелонов на линии Ковель - Брест. «Он показал, что умение и организованность могут принести гораздо больший эффект, чем безрассудная смелость», - вспоминал его командир. Алексей Ко- робицин в это время готовился к заброске в Румынию. 

Среди чужих и своих

«Этот человек всегда был и остается для меня идеалом военного разведчика», - писал о Коробицине вице-адмирал Владимир Ващенко. В июле 1944 года его - старшего лейтенанта Развед-управления Главного морского штаба - включили в опергруппу, которой предстояло, следуя за советскими войсками, создать в Румынии и Болгарии надежную агентурную сеть. Вместе с фронтовыми разведчиками группа «перелопатила» сотни захваченных документов в поисках сведений для вербовки источников. Майор Алексей Коробицин остался в Бухаресте, где начал действовать под чужой фамилией - Кораблев и прикрытием - как член Союзной контрольной комиссии. За несколько месяцев он наладил, по словам Ващенко, своевременное и полное информирование советского командования в Бухаресте по складывающейся обстановке, что позволяло быстро принимать нужные решения.
 
После Румынии Кораблева направили во Францию - в Марсель. Здесь требовалось выявить бывшие немецкие корабли, которые французы могли не включить в план распределения трофеев между союзниками по антигитлеровской коалиции. В то же самое время, так же на юге Франции, но в другом городе - Тулузе, особое задание выполнял Федор Кравченко. На этот раз как испанский эмигрант Антонио Серано. С помощью настоящих эмигрантов, продолжавших борьбу с режимом Франко, он организовал в Мадриде, Барселоне и Валенсии самостоятельные разведгруппы. По подсчетам историка В. Лоты, за четыре года агенты Кравченко добыли более 360 важных документов, не считая текущей информации по военно-политическим вопросам.
Майор Федор Кравченко ушел в от-ставку по болезни в 1950 году. Тремя годами ранее завершилась секретная служба Алексея Коробицина (на тот момент он руководил отделением в разведшколе). В 1947 году политическую и военную разведку объединили в Комитет информации при Совете министров СССР, и вследствие каких-то аппаратных недоразумений майор Коробицин был «оставлен за штатом». Позднее, время от времени, к нему обращались за консультациями. Согласно семейной легенде - со ссылкой на генерала из военной разведки - Алексей Коробицин подготовил учебник по технике пере-воплощения. В обычной же жизни он преподавал в Военном институте иностранных языков, написал несколько повестей и рассказов - о Мексике и мексиканцах. Федор Кравченко занялся общественной работой. В частности, помогал организовывать Общество дружбы «СССР - Уругвай». И, когда Лео и Панчо были не при орденах - оба невысокого роста, худощавые, предпочитающие говорить негромко и спокойно (в общем, ничего геройского в облике), никто не мог и предположить, что перед ним - разведчики и диверсанты, не знавшие провалов.

ТЕКСТ Иван ПРОСВЕТОВ